Разграбленные дома, намалёванные на стенах тризубы и люди, радующиеся, что ад оккупации закончился. Корреспондент RT Анна Долгарева побывала в освобождённой Судже и выслушала истории местных жителей, которые фактически более полугода находились в плену ВСУ.
Суджа встречает писком дрон-детектора и разрушенными домами с нецензурными надписями на мове. Город выглядит осквернённым. На дороге хаотично стоят сгоревшие машины. Большинство из них не маркированы тактическими знаками и выглядят гражданскими. За одной из машин валяется армейская кроссовка — олицетворение крылатого выражения «бежали, теряя тапки».
Пожилая женщина выходит из оставшегося целым дома к курским волонтёрам — Архангелу и Кабану. «Тяжело было. Не было у нас ни света, ни газа, ни воды. Выживали как могли», — Нина Ивановна Перепелкина описывает быт в оккупации.
Осталась она, потому что не успела уехать. А сейчас никуда не едет, так как уверена, что жизнь вскоре наладится. «Пришли же наши, — рассказывает она — Я им помогаю, у меня своя банька есть, они хоть помыться могут». И с гордостью добавляет: «Ребята, которые вылезли из трубы, у меня стирались».
Рассказывая о героях операции «Поток», она не может сдержать слёз: «Выхожу — стоят ребята. Чёрные, грязные, на рукавах красные повязки. Как мы их обнимали, целовали! Несколько человек потом пришли ко мне, помылись, постирались. Но они быстро ушли. У меня бушлаты их остались».
Вытирая слёзы, она показывает несколько курток в расцветке «пиксель». Они так и висят у неё в доме — ждут хозяев, которые с боями ушли вперёд.
«Они мне рассказывали, как они шли, как собирали капельки воды с крыши. Им было очень тяжело, дышать нечем. И они так неожиданно вышли, что украинцы, которые тут были, мгновенно сбежали», — радуется Нина Ивановна.
Про освободивших Суджу воинов женщина рассказывает куда охотнее, чем про пережитое. Не хочется ей вспоминать месяцы кошмарного существования.
«Зимой у нас ни газа не было, ни воды. Ходили, собирали дровишки. У меня больные ноги, заменён коленный сустав. Всё равно брала тележку и собирали. Хорошо, что декабрь и январь были тёплыми», — вспоминает она.
Питались суджанцы хлебом, который им иногда давали, и мясом с местного мясокомбината — его открыли и позволили жителям брать себе продукцию. За семь месяцев, конечно, продукция испортилась. Но всё равно ели — другого ничего не было.
«Нам очень повезло, что среди оккупантов не было наёмников, — продолжает Нина Ивановна. — Были только украинцы. В основном с Западной Украины. Но встречались и одесситы — эти жаловались: «Нас просто вылавливают на улице и сюда загоняют на убой».
Внук Нины Ивановны служит в погранвойсках. Его перевели на Курское приграничье буквально через несколько дней после украинского вторжения. А дочь её государственная служащая, она уехала из Суджи за день до того, как город был оккупирован.
«Своих убитых не забирали»
На улицах городка много сожжённой украинской техники. Она ещё пахнет влажной гарью. Возле одной из почерневших машин — брошенный бронежилет и шлем. Их ещё никто не подобрал.
Внезапно дрон-детектор начинает истошно пищать, его экран загорается красным. «Воздух! FPV!» — крик бойца напоминает о том, что врага прогнали, но он ещё не так уж и далеко. Военнослужащие, сопровождающие волонтёров, открывают огонь из ружей. Коптер-камикадзе удаётся сбить.
Двое мужчин, живущих неподалёку от Нины Ивановны, рассказывают нам, что угроза быть убитым в оккупации была высока. «Те мужики (то есть мобилизованные в ВСУ — Прим. ред.), которые ещё в советских школах учились, — с ними общаться можно было. А молодёжи не докажешь ничего», — делится Виктор опытом общения с украинскими военными.
«Русские такие-сякие у них, — подхватывает рассказ Виктора Сергей. — Кажешься подозрительным — падай в землю. Ствол в затылок. И ходит тебе рассказывает, какие вы плохие. Угрожали расстрелом».
«Когда ствол к голове приставляют, ты только вспоминаешь бабушкину молитву и всё», — кивает Виктор.
Многие суджанцы погибли во время оккупации. «Привозили пакеты с телами на Гончаровку, на кладбище. Русские только закапывали, сами вээсушники земле никого не предавали. Даже своих убитых, своих же товарищей не собирали», — и Сергей, и Виктор до сих пор удивляются наплевательскому отношению вээсушников к собственным «побратимам».
Оба, как и Нина Ивановна, искренне уверены, что жизнь скоро наладится и покидать Суджу не собираются.
«Мы бы вас расстреляли»
Город выглядит ужасно: почти ничего не осталось от вокзала, разграблена аптека, засыпана битым стеклом «Пятёрочка», дома опустошены, на стенах надписи на мове и «тризубы» — украинский герб словно стал символом погрома и насилия.
«У нас на улице жила «элита» — «азовцы»* и поляки. Они говорили: «Если б у нас не было команды, мы бы вас расстреляли», — рассказывает суджанец Андрей, дом которого разграбили националисты. Они унесли даже газовую плиту, зачем-то сняли батареи.
В дочкиной спальне посреди мусора — дико выглядящая детская кроватка и коляска, а на стене — обязательный «тризуб». Как будто кто-то сомневался, кто мог ещё мародёрствовать, усмехается мужчина: «Они по всей Судже всё выносили, везли на Украину. Тачками грузили всё».
Во дворе греется худой облезлый кот. Это приблудный — кота и собаку Андрея украинцы застрелили. Просто так.
Относительно цел храм Покрова Пресвятой Богородицы, и то потому, что украинские военные использовали его как убежище. Окна, конечно, выбиты, в храме намусорено, многое церковное имущество вынесено — но церковь он стоит. Сопровождающий нас военный берёт одну из лежащих на столике церковных свечей, зажигает. Огоньки у икон как будто показывают, что душа города жива даже после того, что с ним сотворили украинские военные.
* Украинское военизированное националистическое объединение «Азов» признано в России террористическим
