Бывший советский военнослужащий Сергей Красноперов через 40 лет вернулся в Россию из Афганистана, куда попал в период войны. Мужчина самовольно покинул часть и оказался в плену у душманов, через год женился на местной девушке и остался в чужой стране. В Афганистане он принял новое имя и религию, но всегда хотел вернуться на родину. RT публикует захватывающую историю жизни Сергея.
Уроженца Кургана Сергея Красноперова призвали в армию в 1983 году. Служил он в Афганистане. Когда срок службы подходил к концу, Сергей самовольно оставил часть из-за конфликта с сослуживцами и попал в плен к душманам. Ему сохранили жизнь, а потом женили его на местной девушке. Так молодой парень из Кургана остался в Афганистане на 41 год.
За это время он пережил несколько войн, чуть не умер от болезни, но сумел выкарабкаться и построить большую семью. Сейчас Сергею 60 лет, у него шестеро детей и двое внуков. В Афганистане он принял новое имя — Нурмомад. Бывший советский военнослужащий наладил жизнь и быт на чужбине, обзавёлся домом и работой, но всегда мечтал снова побывать на родине.
19 мая Сергей впервые за 40 с лишним лет ступил на родную землю. В московском аэропорту его встречал корреспондент RT. Несмотря на десятилетия, проведённые в иноязычной среде, мужчина прекрасно помнит русский язык. Он рассказал RT свою удивительную историю.
— Расскажите про вашу жизнь до Афганистана. Чем вы занимались и как вы жили?
— Жили мы с семьёй в Кургане. До Афганистана в советские времена мы чем занимались? Как обычная молодёжь: за девчонками бегали, в кино, погулять. Я некоторое время перед призывом проработал на Курганском заводе колёсных тягачей (КЗКТ). Оттуда меня направили на курсы водителей КАМАЗа, обучили вождению, ремонту. Ну а потом меня призвали. Мне тогда было 18 лет.
— Как начиналась ваша служба?
— Когда пришла повестка, я работал на заводе, а в свободное время дома тренировал собак — мы держали овчарок. Сперва нам обещали, что прямо с собаками возьмут в погранвойска. И вот собаки были уже готовы, прошли специальные курсы, чтобы уметь кого-то найти, кого-то завалить. А потом нас с животными не взяли. Тогда мы поняли, что что-то не так.
Нас увезли в Туркменистан через Ташкент, там немного тренировали, адаптировали к воздуху, к ветру, к песку. Через два-три месяца сказали, что всё-таки везут на границу. Привезли обратно в Ташкент и оттуда самолётом в воздух подняли.
Когда дверь самолёта открылась, мне в лицо дохнул огненный воздух — я понял, что это не граница, это Афганистан.
— В какую часть вы попали?
— Часть была хорошая. Я до сих пор сожалею, что меня из неё перевели в пехотный полк.
Эта часть ОБМО называлась сокращённо — отдельный батальон материального обеспечения. Оружие и боеприпасы мы не перевозили — были уголь, мука, сгущённое молоко, тушёнка.
Потом меня перевели в полк. Я там тоже в материальном обеспечении оказался. И перевели в Чагчаран, где уже началась наша служба. Это точка была. А точка — как вам объяснить… Это когда из окопа вылезти не можешь. Трудно было.
— Когда и по какой причине у вас случился конфликт с сослуживцами? Из-за чего вы решили покинуть часть?
— В какой-то момент меня перевели на склад, так как мы были из взвода обеспечения.
Это обернулось для меня не лучшим образом — запасы выманивали, вымогали, чтобы на базаре обменивать на водку. В какой-то момент дошло до ультиматума: мол, сегодня хочешь не хочешь — бутылку водки поставь. Меня хотели запугать, зажать.
В тот раз дошло до драки. Меня избили вечером, потом ещё раз — утром. Я не выдержал. Решил сбежать. Сейчас понимаю, что всё могло обернуться гораздо хуже — оружие, хоть и под замком, но было в доступе, и хорошо, что я тогда, в том отчаянии и обиде, только себя угробил, а не своих сослуживцев. Я крови не хотел, чтобы кого-то убить — этого не было, я просто хотел уйти. Подумал, что это лучший вариант.
Оружие я с собой не брал. Побежал вдоль реки. Так получилось, что в это время моджахеды — тогда их духами называли — были как раз недалеко от расположения части. И я столкнулся с ними буквально нос к носу. Они с оружием, я — без.
Я сам не хотел к ним приходить, они просто тогда перекрыли приход нашей колонны с обмундированием, так и столкнулись.
— Вас взяли в плен?
— Я попал в «Хизб-и-ислами». Это партия исламистов под руководством Гульбеддина Хекматияра. Он сам был учителем в институте, и его ученики как раз взяли меня в плен. Сначала ситуация была для меня очень опасная — там был человек, его звали Савдархан, он предлагал со мной не возиться, а пустить в расход. Но другие сказали, что надо дождаться главного начальника. Мне сохранили жизнь.
Ученики Хекматияра, так как они учились в институте когда-то, были с хорошим образованием, они знали английский. Я на английском тоже немного говорил, так и общались. Наполовину, конечно, жестами изъяснялись, наполовину на английском языке.
Когда приехал их командир, велел меня не трогать — объяснил, что надо меня «изучить», понять, что мне интересно, чем я люблю заниматься. Мол, «он же с вами не воевал, добровольно пришёл, без оружия». Так меня и оставили.
— В каких условиях вы жили, пока не приехал командир?
— На меня надели кандалы, держали в пещере. Это был сентябрь-октябрь, но там была печка, которую по ночам топили, то есть условия сносные. Ночью, конечно, меня охраняли, и днём ко мне пару человек приставляли с оружием. Потом, когда приехал командир, кандалы сняли, но присмотр за мной остался. При этом я уже мог куда-то ходить, охрану ослабили. Там пещера была, где они жили, и я мог отлучиться на километр, два, пять. У них в области грибы растут, вишня.
Ко мне хорошо относились, и я понимал это. Не били, не издевались. Но я понимал и то, что свободен не был. Конечно, отпустить меня оттуда уже не могли — я же некоторое время пробыл в их отряде, много знал: сколько у них оружия, какое, где; где патроны, боеприпасы, где у них хлебопекарня.
— Как вы изучали чужой язык, как вы понимали друг друга?
— Русскоязычных там никого не было, так что объяснялись жестами. Они понемножку меня учили — как написать имя или такие слова, как father, mother, sister, brother… Если в кучу собрать, то получалось уже кое-что. Через год уже можно было как-то общаться, но надо мной смеялись, конечно, потому что я ошибался часто.
— Вас склоняли принимать участие в военных действиях против советской армии?
— Я там примерно шесть месяцев пробыл, и за это время советские войска вышли из шести областей Афганистана. Одной из шести областей была наша провинция. Участия в боевых действиях против советских войск я не принимал.
— Как менялось отношение к вам?
— Примерно через год меня женили — просто-напросто показали девушку, хорошую, крепкую. Причём нашли похожую на меня, у нас даже глаза похожи. Объяснили, что если захочу с ними остаться, то выдадут её за меня замуж. Да я и сам тогда уже понимал, что, если не женюсь, уйти от них тоже не смогу.
— Когда советские войска вышли, вы не хотели тоже уйти, вернуться на родину?
— Когда советские войска ушли из Чагчарана, я узнал об этом, конечно, но сам уйти не мог — Чагчаран находится в центре Афганистана, я бы сам никуда не добрался. А в Афганистане началась гражданская война.
— Что было после гражданской войны?
— Когда президентом стал Раббани Бурхануддин, я сильно заболел. Меня бросало то в жар, то в холодный пот, и никто не мог понять, что со мной, хотя в нашей области были знатные врачи. Через месяц они от меня просто отказались.
Тогда меня стала лечить моя тёща. Она купила, выменяла как-то у соседей хорошую жирную козу. Её зарезали, а шкуру надели на меня. Я был практически без сознания, только иногда приходил в себя. От этой шкуры было сильно не по себе, и она была тяжёлая. Ещё по совету соседей — знахарей — мне давали сырую печень. Её только в кипяток окунали, чтобы я не понял, что мясо сырое. Потом давали мне кусочками, макая в соль. И я пошёл на поправку.
Когда смог встать, посмотрел на себя в зеркало — я был похож на волка. Я очень похудел, остались кожа да кости. У меня была борода, и по ней стекала кровь из печени, которую я жевал.
Я болел так сильно два раза, и оба раза вылечился козлиной шкурой и козлиным мясом. В эту шкуру доктора в Афганистане не верят, никто ума не мог приложить, как я исцелился. Но я верил.
— Была ли у вас в какой-то момент возможность покинуть Афганистан и вернуться домой?
— Когда мне было уже 24—25, я приехал в Мазари-Шариф, и генеральный консул (Николай Григорьевич) Шевченко узнал, что я там нахожусь. Меня ему показали, мы поговорили. У меня тогда ничего никто не спрашивал. Просто дружески поговорили и отпустили, я ушёл. А потом приехала съёмочная группа. Даже врач был, мама была. Кто-то из Министерства иностранных дел даже был. Меня начали уговаривать: мол, давай с нами поедем.
— В Советский Союз? Как вы отреагировали на это предложение, почему отказались?
— Ну, с одной стороны, я тогда сильно боялся, что буду либо на большой срок осуждён, а то и расстрелян. Поэтому я не очень-то обрадовался такой просьбе, но силой меня никто увезти не мог.
Что меня ещё остановило — у меня тогда жена носила дочь, а ещё одна дочь была у неё на руках. Я объяснил, что не могу бросить жену и детей. Как я буду жить без них всю жизнь в Союзе? У меня всё будет нормально, но я буду знать, что у меня там дети голодают, или болеют, или страдают. Я сказал, что поехать без них не могу — либо с ними, либо остаюсь.
Тогда со мной заговорили по-другому — дали понять, что либо я сейчас с ними поеду, и тогда мне оплатят переезд, помогут. А если не поеду — чтобы на них больше не рассчитывал.
— Как складывались ваши отношения с женой? Были ли какие-то трудности?
— Моя жена родила мне шестерых детей. Дети у нас рождались быстро. Но мы пережили много горя — потеряли семерых малышей. Они не доживали до полутора лет.
Я прибег к услугам целителей. Лечить не получилось, я потратил много денег, и когда пришёл лекарь, он сказал, что лечить надо и лекарствами, и чтением Корана. На следующий год этот лекарь снова приехал, и пришлось ему хорошо заплатить, потому что у меня была на руках дочь — и ни малейших признаков болезни больше не было.
— Как вы приняли ислам?
— Когда я Библию в библиотеке читал, понимал, что сходство более 80%. То, что из Корана мне рассказывали, и то, что я в Библии прочитал. У мусульман и православных один Бог. Когда Бог один, какая разница, как в него верить? Главное — верить.
— Чем вы занимаетесь в Афганистане сейчас?
— Работаю в компании государственного энергоснабжения Афганистана. Я механик на дизельных генераторах. Я вообще много работал. Водителем, механиком. Даже мельницу купил, машину поставил. Работать я умею, и профессий у меня много, много навыков — я и токарь, и слесарь, и по дереву — плотник, всё в одном. Могу серп сделать, могу подкову сделать, хорошо могу лошадь подковать.
— Когда вы впервые задумались, что стоит вернуться на родину? Думали ли вы навестить кого-то или, может, захотели вернуться насовсем?
— Этот момент неизбежно должен был наступить — когда понимаешь, что это всё-таки другая страна. В другой стране любим не будешь. Это как мачеха никогда не сможет стать тебе родной. А Родина всегда остаётся Родиной.
— Кто у вас остался в России?
— У меня здесь мама, брат. Маме сейчас больше 80 лет. Отец умер, когда мне было 17 лет, он похоронен в Кургане. Он был многоуважаемым человеком, научил меня всему, что я умею: он водил меня на кузню, учил обращаться с деревом, с электрикой, с мотоциклами, ещё мы держали пчёл… Отца завалило в шахте — и у него появились проблемы с сердцем.
Моя мать по сей день живёт в Кургане. Она очень добрая женщина, и вообще родители очень на нас, детей, полагались и очень много работали, чтобы нас вырастить.
— Какую цель вы для себя ставите сейчас?
— Если получится, я хочу вернуться в Россию. Но, как и в тот раз, когда мне советские власти предложили вернуться, для меня есть главное условие — вернуться надо с семьёй. Один человек в поле не воин. Семья — это то, что нас в этом мире поддерживает.
Я хочу получить для себя и для своей семьи российское гражданство. В основном мне нужна помощь, так сказать, политическая — чтобы помогли с документами, с переездом.
— Какой у вас сейчас правовой статус? Вы гражданин Афганистана?
— Сейчас я гражданином Афганистана не являюсь. Дело в том, что гражданство и паспорт мне в своё время предоставили по указу бывшего президента Афганистана Хамида Карзая. Нынешнее руководство Афганистана после прихода к власти аннулировало указы президентов Карзая и Ашрафа Гани. Выходит, и моё афганское гражданство, мой внутренний паспорт тоже были аннулированы.
Я также не являюсь гражданином России или Советского Союза. Да, я родился в России, моя Родина в России, но когда я оказался в Афганистане, необходимо было иметь паспорт, чтобы там работать. В мире тогда не было двойного гражданства. И мне пришлось подписать отказ от своего гражданства и взять паспорт Афганистана.
Сейчас я приехал на три месяца в Россию. И если бы мне российский паспорт сделали до того, как я назад вернусь в Афганистан, я был бы очень рад. Мне хотелось бы вернуться в Афганистан гражданином России.
