В День космонавтики RT вспоминает Георгия Берегового — дважды Героя Советского Союза, получившего это звание за подвиги в Великой Отечественной войне и за полёт в космос. Сегодня память Героя берегут в городе Енакиево в Донбассе. Его сын Виктор Береговой рассказал, как отец оказался в отряде космонавтов, несмотря на возраст, почему не состоялась стыковка «Союза-3» и как они повторили семейную фотографию военного времени.
«Это был осознанный шаг испытателя»
— Ваш отец Георгий Тимофеевич Береговой — единственный дважды Герой Советского Союза, получивший это звание за подвиги во время Великой Отечественной войны и за полёт в космос. Как он стал космонавтом?
— После окончания войны отец остался служить в авиационном полку. Затем добился перехода в лётчики-испытатели. В этом качестве он проработал 16 лет, получив звание Заслуженного лётчика-испытателя СССР. У любого представителя этой профессии есть желание опробовать технику следующего поколения. Уход в космонавты — это было как в песне: «Есть одна у лётчика мечта — высота».
Но путь этот был непростой. Сначала отец не проходил в отряд космонавтов по возрасту. Там были мальчишки 25—28 лет. А ему уже было за 40.
Отец во время войны служил в корпусе у Николая Каманина (организатор и руководитель подготовки первых советских космонавтов в 1961—1971 годах. — RT). Каманин вспоминал, как отец приехал к нему и прямо сказал: «Мой опыт может быть полезен в космосе, где я мог бы продолжить испытательную работу с новой техникой. Медицинская комиссия меня пропускает». После этого началась подготовка к полёту. 12-му космонавту СССР был присвоен позывной Аргон. Это был осознанный шаг испытателя, который понимал, что космический полёт будет испытанием на более высоком уровне.
— Вы знали, что отец готовится к полёту?
— Мы жили в Звёздном Городке в одном доме с Гагариным, Поповичем и всем первым отрядом космонавтов. В Звёздном Городке была своя особенная атмосфера. Например, была традиция всем отрядом встречать Новый год. Между двумя домами располагался банкетный зал с роялем и небольшой сценой. Чтобы попасть на этот праздник, в Москве записывались в очередь, приезжало руководство, известные артисты. Помню, как пришли поздравить собравшихся «пионеры» с флагами: вышел космонавт в коротких синих штанах, белой рубашке и с пионерским красным галстуком на груди. А с ним вышли барышни в коротких юбочках, из-под которых торчали чулки с резинками. Взрослые серьёзные люди веселились по полной программе. Я это помню по рассказам родителей. Отец, правда, в представлениях не участвовал. Он по сравнению с членами первого отряда космонавтов, которым было по 30 лет, ощущал себя по возрасту дедом. Они его, кстати, так и называли. Так было до тех пор, пока в космос не полетел Лев Дёмин в 1974 году, тогда уже он в свои 48 лет стал «дедом».
Один раз я видел Юрия Гагарина: он приходил к нам домой. Они сидели втроём: отец, мать и Гагарин — и о чём-то разговаривали. Больше я его не видел: в 1968 году я уехал учиться в институт и домой приезжал в лучшем случае на выходные, и то не каждый раз. Конечно, я догадывался, что отец тоже причастен к этой команде. Но дома об этом до полёта никогда не говорили.
Отец стартовал 26 октября 1968 года, это была суббота. Мне было 17 лет, и я учился на первом курсе Московского авиационного института. В этот день у нас была лабораторная работа по химии. В аудиторию влетел одногруппник: «Ребята, в космос пилотируемый корабль запустили!». Все загалдели: «Кого, кого?» А он посмотрел на меня и выпалил: «Его отца». Я стоял ошарашенный. Потом меня вызвали на телефонный разговор с ректором, который предупредил, что, возможно, появятся журналисты, и рассказал, как мне себя держать.
— Полёт Георгия Берегового прошёл штатно?
— Штатно, мне кажется, в космосе ничего не проходит. Мы поговорили с отцом о его полёте лишь спустя два года. Нам в институте читал лекцию про пилотируемые космические аппараты представитель предприятия Сергея Королёва «Энергия». И лектор сказал, что корабль «Союз-3» (это тот, на котором летал отец) по программе должен был состыковаться с беспилотным кораблём «Союз-2». Но стыковка не состоялась по ошибке космонавта. И вот с этим вопросом я и обратился к отцу, который ответил мне так: «Вот тебе простой пример. Ты со света заходишь в тёмную комнату. Ты сразу ничего не увидишь. Нужно время на адаптацию. А стыковка была назначена сразу после взлёта в первые полчаса полёта на тёмной стороне».
С одной стороны, он находился в стрессовом состоянии, под повышенной возбудимостью, радостный, что вышел на орбиту. А с другой — человек ещё не прошёл адаптацию к условиям невесомости и те навыки действий руками, которые отрабатывались на Земле, изменились, в том числе моторика. Нужно привыкнуть к этому состоянию физиологическому — или физическому, как хотите.
Все эти нюансы были учтены, отработаны навыки и внесены корректировки в конструкцию и систему управления. Благодаря этому Владимир Шаталов на корабле «Союз-4» и Борис Волынов, Евгений Хрунов и Алексей Елисеев на «Союзе-5» успешно осуществили стыковку.
Борис Волынов был зачислен в первый отряд космонавтов СССР в марте 1960 года. Наравне с Юрием Гагариным и Германом Титовым он прошёл…
— Полёт Георгия Берегового был первым после после гибели лётчика-космонавта Владимира Комарова 24 апреля 1967 года на корабле «Союз-1». Это наложило свой отпечаток на полёт?
— Пилотируемый — да. Перед стартом отца был запущен непилотируемый корабль «Союз-2», с которым он и должен был осуществить стыковку. Отец вспоминал, как в то время, в 1950-е годы, когда авиация только вставала на реактивное крыло, погибало очень много лётчиков-испытателей. И каждый следующий человек, который продолжал испытание машины, знал, что его предшественник погиб. Отец рассказывал, что на фронте у него был примерно такой же случай. Когда начались челночные бомбардировки фашистских объектов в Германии, союзники взлетали в Англии, бомбили немцев и садились на нашей территории для дозаправки, прежде чем отправиться в обратную сторону. На одном из аэродромов наши самолёты Ил должны были взлетать после группы американских самолётов Boston. Первые взлетают — одна машина падает в конце взлётной полосы и горит. А остальные идут через пожар. Есть боевой приказ — он должен быть выполнен. Перед тобой упал — а ты летишь.
Испытания — это примерно то же самое. Думаю, что в том числе поэтому в полёт назначили отца — испытателя с 16-летним опытом. С его устойчивостью к таким ситуациям. Ведь все они были хорошо знакомы друг с другом. Комаровы жили прямо под нами в Звёздном Городке: мы на девятом этаже, а они на восьмом. С сыном его Евгением мы учились в одном классе.
— И это была не единственная трагедия перед полётом отца. Какой версии гибели Юрия Гагарина вы придерживаетесь?
— 27 марта 1968 года разбился Юрий Гагарин. Мы жили в одном доме. Это была трагедия для всех. Юрий Алексеевич пользовался большим авторитетом. Сам Каманин видел его следующим руководителем центра подготовки космонавтов.
Именно поэтому Гагарину был закрыт доступ к авиации. Его берегли, хотели сохранить. Но он добился своего и вышел на тренировочные полёты. Это всегда сначала с инструктором, и только потом уже самостоятельно. Так происходит даже с лётчиками, которые приходят из отпуска: сначала делают вводные полёты, когда контролируют их действия, летают на спарках. В разбившемся самолёте Юрий Гагарин был в паре с Владимиром Серёгиным.
В 1965 году Юрий Гагарин побывал во Франции, чтобы принять участие в авиационном салоне в Ле Бурже. Советский Союз представлял там…
Отец проживал эту трагедию внутри себя. Он терял боевых товарищей, друзей-испытателей. Он привык к тому, что любые новые исследования требуют и сверхчеловеческих усилий, и даже жертв. Это давало ему силы пережить потерю. Хотя, безусловно, масштаб личности Гагарина был очень большим.
Если говорить о версиях смерти Юрия Гагарина, то я склонен к той, которую в своё время предложил Степан Анастасович Микоян, тоже заслуженный лётчик-испытатель, прошедший войну, которому врачи ногу собирали по кусочкам, и он снова летал. Микоян считал, что в самолёте Гагарина и Серёгина был производственный дефект закрытия фонаря: ручка становится на защёлку, а фонарь нет. У пилота полное впечатление, что всё закрыто, но какая-то щель остаётся. И при резком манёвре, по его версии, при большом перепаде высот они получили бароудар. А когда очнулись и стали выходить из крутого пике — не хватило высоты.
«В любой ситуации требуется взаимопонимание»
— Как складывалась карьера вашего отца после полёта в космос?
— Отца через какое-то время назначили командиром войсковой части 26266, то есть начальником центра подготовки космонавтов, которым он руководил 17 лет. При нём было много полётов, включая знаменитый «Союз — Аполлон» в 1975 году, когда в космосе произошла стыковка между российским и американским космическими кораблями. В то время между нашими космонавтами была искренняя дружба.
Сейчас там целый квартал домиков для американцев, приезжающих по совместным программам, таким как МКС. А тогда, помню, для американцев в Звёздном Городке построили гостиницу. Однажды, гуляя по городку, я встретил около неё одного из астронавтов, который участвовал в советско-американской программе. Это был Юджин Сернан, который побывал на Луне. Мы отлично побеседовали. Между Юджином и отцом дружеские отношения завязались ещё тогда, когда по приглашению президента США наша семья летала в Соединённые Штаты. Помню, как они сидели и разговаривали между собой. Я пытался вслушаться, но моих знаний не хватало, чтобы понять, о чём они говорят, хотя разговор шёл с переводчиком. Разговор у них шёл профессиональный и очень дружеский.
После смерти отца от Сернана пришла телеграмма с соболезнованиями. Между космонавтами и астронавтами разногласий нет. Они работают в одном ключе, в одном направлении. В любой ситуации, в любой совместной операции на борту требуются взаимопонимание и слаженность.
— Как вы выбрали авиационный институт? Это было под влиянием отца или просто вы себе не представляли ничего другого в качестве своей профессии?
— Я родился в посёлке Чкаловском, в Щёлковском роддоме. Весь наш городок — это люди, которые работали на аэродроме: лётчики, инженеры, штурманы и так далее. Поэтому у нас, у детей, вариантов было очень мало. Хотя были те, кто поступал в разные институты. Но в основном-то все шли, продолжая династию, в авиацию.
Ещё до окончания школы я пытался записаться в аэроклуб, чтобы затем поступить в лётное училище. Но не прошёл по физическим параметрам, по росту. Был шанс уйти в большую авиацию: бомбардировочную, транспортную, где можно было с моим ростом пройти, но я не хотел. Поэтому был выбран авиационный институт.
После окончания института я остался на кафедре, где подрабатывал уже во время обучения. Набрался опыта, втянулся в научную работу, окончил аспирантуру, защитил диссертацию на тему «Сборка групповых резьбовых соединений в условиях орбитального полёта». Я изучал использование космонавтами различных инструментов в условиях невесомости и в открытом космосе, в скафандрах, при сборке МКС, стыковке модулей, при ремонте. Затем начал преподавать. Сейчас я доцент МАИ.
— Ваш отец родился на Украине, под Полтавой. Как случилось, что его память чтут в донбасском Енакиево?
— В Енакиево семья отца переехала, когда он был ребёнком. Деда Тимофея, который работал телеграфистом на Полтавской железной дороге, перевели в Донецк. Они поселились в Енакиево, где отец провёл детство и школьные годы. И поэтому, когда после полёта в космос на приёме в Кремле генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев спросил, какие есть пожелания у космонавта, отец сказал: «По положению, дважды Герою должны ставить бюст на Родине, а я своей Родиной считаю город Енакиево. Можно местом для памятника будет не Фёдоровка на Полтавщине, а Енакиево в Донбассе?» Отец рассказывал, как Брежнев повернулся к председателю Верховного совета СССР Николаю Подгорному: «Ну что, удовлетворим просьбу?» Тот ответил утвердительно. И когда перешли в зал, где зачитывали указ об установке бюста, прозвучал город Енакиево. Всё было решено в 20 минут.
Там сейчас есть музей космонавта Берегового, где собрано много экспонатов, включая спускаемый космический аппарат. Собрана коллекция хорошая космического инструмента. И каждый раз, когда я там бываю, меня как специалиста просят: «Проверьте, пожалуйста, инструмент правильно лежит или нет?» Потому что первый раз, когда я туда попал, инструмент был неправильно подписан. Я им подсказал. Они тут же всё это переложили, поблагодарили. Наши отношения с музеем отца очень дружеские.
А через Полтаву проходил литерный поезд Кременчуг — Москва, который был именной и назывался «Береговой». На вокзале в Полтаве висит мемориальная доска в память о Георгии Береговом.
«В лесок — аккордеон и танцы»
— Как отец с матерью познакомились?
— Случайно. Мама родом из города Сумы, училась в Харьковском университете. Там в это время как раз служил её брат Николай. Как-то к нему в гости заглянул Береговой, который служил в это время в Подмосковье, а в Харькове был по делу. Он был уже Героем Советского Союза. С дядей Колей они были давно знакомы. А мама в это время пришла навестить брата. Не знаю, была ли это любовь с первого взгляда, но то, что с первой встречи, — это точно.
У них не было времени на долгий роман. Через год он вернулся за ней, и в 1950 году они поженились. Мама переехала к нему и заканчивала уже исторический факультет МГУ имени Ломоносова в Москве. Через год после их свадьбы родился я, а затем — моя младшая сестра. После переезда в Звёздный Городок мама преподавала в школе историю.
— На каких машинах во время войны летал отец и за что он получил звание Героя Советского Союза?
— Отец начинал войну в разведывательном полку. А затем его направили на переучивание, после чего он летал на Ил-2 и воевал на Калининском фронте.
Ближайшие цели для штурмовиков Ил-2 были аэродромы противника, железнодорожные станции, колонны, танки — передний край обороны немцев. Эти фронтовые машины летали на высоте 200 м и били по окопам.
По Ил-2 стреляли все: зенитные орудия, пулемёты, автоматы, даже стрелковое оружие доставало, так как была малая высота. Поэтому максимальное число потерь среди лётчиков было именно у штурмовиков. Их задачей было напрямую уничтожать всё подряд, всё, представляющее боевую цель на земле. Не как бомбардировщик, который сбрасывал бомбы сверху, и даже не как пикирующий бомбардировщик. Штурмовик работал по земле.
А к Герою Советского Союза отец был приставлен по сумме успешно выполненных боевых задач: на его счету были Курская дуга и многие другие эпизоды войны.
— Георгий Береговой был фронтовик. Как в вашей семье отмечали День Победы, 9 Мая?
— Вся компания фронтовых друзей, родственников, знакомых собиралась либо у нас, либо у Михаила Тимофеевича, старшего брата отца. Точку меняли, но компания не менялась. Она была большая и дружная. Накрывали на стол, садились. Мы, дети, сидели за отдельным столом, пока не повзрослели — тогда уже стали сидеть вместе. Пели песни: военные, русские, украинские. У дяди Миши и у отца были хорошие голоса. У одного из мужчин в компании жена была профессиональная певица. Мы подпевали.
— Отец рассказывал, как он встретил Победу?
— Нет. Они Победу отметили и тут же вылетели бомбить немецкую группировку, которая рвалась на Запад. И до 12 мая в их полку были потери.
Я вообще не помню, чтобы фронтовики, которые собирались, вспоминали какие-то боевые эпизоды. Когда они встречались, у них разговоры были о том, как они находили малейшую возможность отвлечься от боевой работы, найти «глоток мирной жизни».
Вспоминали, как на Курской дуге, где было по два-три вылета в день, когда гимнастёрка была насквозь мокрая, возвращались на аэродром: «Гимнастёрку поменял, сапоги начистил — и в лесок: аккордеон и танцы».
Или вот ещё был рассказ, который фотографией подтверждён. Во время войны отец оказался в том городе, где (он знал по письму) стояла войсковая часть, в которой служил его брат Михаил. Отец нашёл его, и они пошли сфотографироваться на память о встрече. Нашли кресло. Дядя Миша рассказывал: «Я Жору посадил в кресло, а сам сел на подлокотник». И вот такая фотография, где сидят рядом два капитана, сохранилась в семейном архиве. А после полёта Георгия в космос братья повторили эту же фотографию уже в генеральских мундирах.
