Военный корреспондент Сергей Борзенко — единственный журналист, удостоенный звания Героя Советского Союза во время Великой Отечественной войны. Он был репортёром газеты 18-й армии и в составе десанта участвовал в боях за Керченский полуостров. Сергей Борзенко сумел передать важную корреспонденцию, а затем взял на себя командование группой бойцов, заменив павшего командира. RT побеседовал с его сыном, также военкором Алексеем Борзенко, который рассказал о принципах, которыми руководствовался в своей работе его отец, чему научился он сам за шесть военных конфликтов, в которых участвовал, а также поделился тем, что Евгений Поддубный, который недавно получил звание Героя России, помогал ему с подготовкой сюжета к 100-летию его отца.
«Теперь вас двое — мой отец и ты»
— Сергей Борзенко был единственным журналистом, кому было присвоено звание Героя Советского Союза на Великой Отечественной войне. А недавно мы узнали о присвоении Героя России нашему коллеге Евгению Поддубному.
— В жизни много очень интересных параллелей. Когда в 2009 году было 100-летие со дня рождения отца, то мне на ТВЦ, где я работал, поручили сделать о нём сюжет как самому осведомлённому человеку: я переиздавал его книги, работал с его архивами, оцифровывал его рукописи. Я написал этот материал, но по этическим соображениям я не мог его сам озвучить. И я обратился к Евгению Поддубному, дежурному корреспонденту, на тот момент моему коллеге по редакции, с просьбой озвучить этот сюжет. Он ответил: «С удовольствием!»
Как только Евгений Поддубный пришёл к нам в редакцию, у нас сразу сложилось взаимопонимание. Когда ты видишь талантливого журналиста, который пашет изо всех сил, к нему всегда будет хорошее отношение. И вот мы сделали этот материал, Женя поинтересовался, всё ли хорошо? И когда услышал, что всё отлично, сказал: «Я очень рад, что озвучил такой материал, посвящённый твоему отцу».
И когда я услышал новости, что Евгению Поддубному дали звезду героя, то сразу позвонил ему, поздравил и сказал: «Теперь вас двое — мой отец и ты. Герой Советского Союза и Герой России, два единственных журналиста». Так и должно было быть, по всем его делам.
«Корреспонденция в 50 строк спасла наш десант»
— За что был представлен к званию Героя Советского Союза Сергей Борзенко?
— Отец был журналистом, работал в газете «Краматорская правда». Он ушёл на фронт 22 июня 1941-го корреспондентом фронтовой газеты 18-й армии «Знамя Родины». Осенью 1943 года Москва сказала, что пора освобождать Крым.
И произошла такая история. Был основной десант, для высадки, и отвлекающий, так называемый десант смертников. Отец сам вызвался идти на это задание в составе отвлекающего десанта. Они знали, что не вернутся, поэтому заранее написали письма домой. Знали, что уходят в один конец.
Всё происходило под Керчью. Чуть левее Крымского моста находилось древнее греческое поселение. Они подошли к берегу ночью. Завязался тяжёлый бой.
Когда отец пошёл в тот десант, то у него были в гимнастёрке листы бумаги. Но при высадке они промокли. По мокрой бумаге карандаш не пишет. Поэтому когда они высадились, то убили двух немцев, влезли в землянку, где отец нашёл сухую бумагу в квитанционной немецкой книжке. Он вырвал из неё страницы и за 15 минут написал на обороте корреспонденцию в 50 строк, что наши войска ворвались в Крым. И подписал её: «Берег Крыма». У берега ждал мотобот и вестовой. Нужно было спешить, потому что потом вестовой уже мог не успеть уйти, могли взорвать мотобот, мог попасть снаряд. Отец успел отправить корреспонденцию в Тамань.
А бой продолжался. Немецкие снайперы к этому моменту уже перебили большую часть наших офицеров. Отец по званию был майором. Солдаты смотрят, что у него майорские погоны, и кричат: «Командуй!» Отец отвечает им: «Я журналист». А они на своём: «Ты майор. Командуй!» И отец возглавил не весь десант, а часть того крыла, где он высадился, организовал оборону. Было 19 немецких танковых атак.
В это время основной десант не смог высадиться из-за шторма и вернулся обратно. А Москва спрашивает: «Ну что, высадились в Крыму?» А что отвечать? Никакой связи с отвлекающим десантом не было. Единственное, что знали: была информация из той корреспонденции, отправленной с вестовым, что мы всё-таки высадились и зацепились. И тогда прибежали из газеты и сказали, что в Крыму всё-таки высадился десант смерти, был отдан приказ основной группе высаживаться к ним и расширять плацдарм.
Эта корреспонденция спасла наш десант. Потому что все думали, что они уже погибли. А отца представили к званию Героя Советского Союза. Он был первый и единственный журналист, который в годы войны получил это высокое звание.
— Как на фронте печатали газеты?
— У них была походная типография. Всё возили с собой. Когда я беру какие-то фронтовые записки отца, то все они написаны на кусках желтоватой редакционной бумаги. Когда он шёл на какую-то операцию, то брал с собой пять-десять листков, сворачивал в четыре раза, чтобы положить в карман гимнастёрки. И писал карандашом. Ручек ещё не было, а чернилами писать — всё расплывётся, особенно если дождь.
— В Музее истории Керченско-Эльтигенского десанта есть экспозиция, посвящённая вашему отцу. Вы бывали там?
— Меня пригласили в Керчь на ежегодную военно-историческую конференцию, посвящённую единству Крыма и России.
И я вспомнил, что у меня где-то была та самая квитанционная книжка для сдачи белья в стирку, из которой он вырвал листы для той самой исторической корреспонденции. Я стал искать. А у него за всю его жизнь сохранилось огромное количество блокнотов, архивных записей, дневников. Я долго искал, но всё-таки нашёл её. Тех вырванных страниц, которые он отправил, конечно, не сохранилось после того, как они были напечатаны. Но отец продолжил писать в этой книжке дальше. И она была вся исписана данными о десанте, о том, как они шли дальше. На конференции были очень рады этому дару. Для музея это оказался очень ценный экспонат.
«Он дошёл до Берлина»
— Какие ещё эпизоды были в военной истории Сергея Борзенко?
— У отца много наград, звезда героя — не единственная. Отец первый написал рассказ о Малой Земле. Потом долго отказывался и не стал в итоге писать книгу «Малая Земля» для Брежнева.
Он был родом из Харькова. До войны работал в Краматорске. В мирное время писал об открытии Днепрогэса. А потом отступал вместе со своей армией и писал корреспонденцию о том, как мы были вынуждены взорвать Днепрогэс.
Он шёл с диверсионными группами на Кавказе, когда немцы стали рваться к бакинской нефти, на Чёрное море.
С 1944 года его из армейской газеты перевели военкором в газету «Правда». Он дошёл до Берлина, освобождал Прагу. Домой вернулся 30 мая 1945 года.
— После окончания войны Сергей Борзенко завершил деятельность военкора?
— Он потом 28 лет был корреспондентом газеты «Правда». И Великая Отечественная была не единственной войной, где он работал. Когда я раскладывал его награды, среди них есть корейская серебряная звезда за номером 018 — одна из первых наград Северной Кореи, которую ему вручал Ким Ир Сен.
В 1968 году, когда были события в Чехословакии, его отправили туда. А чехи его знали как освободителя Праги и писали на стенах: «Сергей Борзенко, ты освобождал Прагу, зачем ты пришёл к нам сейчас?»
Потом началась космическая эра. Отец работал с Гагариным и Королёвым в Звёздном городке. Когда встал вопрос, что надо посылать в космос представителей мирных профессий, учёных и журналистов, Королёв обещал отцу, что Сергей Борзенко будет первым журналистом, который полетит в космос. Отец даже начал тренировки в Звёздном городке.
«Лимит удачи военкора»
— Вы тоже стали военным корреспондентом. Это было желание отца?
— Отец умер, когда мне было 13 лет. Я шёл по жизни самостоятельно. Меня потянуло в журналистику: я писал рассказы, делал первые публикации и поступил на журфак МГУ. Закончил его с четырьмя языками: английский, французский, румынский и сербский.
Военным репортёром я стал неожиданно. Первый раз я поехал в Чечню на тот провальный наш новогодний штурм в январе 1995-го. Потом была Югославия, и ещё две Чечни.
Я ходил в Будёновскую больницу к террористу Шамилю Басаеву с первой группой журналистов, которых он пустил. За это мне вручили награду — медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» второй степени. Потом был Ирак, Ливано-израильская война 2006 года, Ливия. И последней моей военкоровской точкой стала Южная Осетия.
24 года и 6 войн я отработал военным корреспондентом на ТВ Центре. У меня в жизни много интересного было. Я брал интервью у Каддафи, пожимал руку Хусейну, пил чай с Милошевичем.
Потом умерла мать, был инфаркт, и я вдруг понял, что пора остановиться. Лимит удачи военкора израсходован.
На Украину я уже не ездил. Хотя по рассказам коллег знаю, что тяжелее и страшнее, чем война на Украине, за этот отрезок времени, что прошёл в моей военной журналистике, ничего не было.
— Как вы могли бы прокомментировать разницу в подходе, которая была во время работы отца и сейчас? Я имею в виду вопрос об оружии в руках журналиста.
— Да, сейчас согласно Конвенции мы не можем брать в руки оружие. Ни в коем случае нельзя фотографироваться с оружием. Хотя в Чечне я всегда носил в кармане гранату. Оружие никто не даст, а гранату всегда можно попросить и тебе дадут, на случай, если попадаёшь в плен. Однажды эта граната в кармане спасла меня на грозненском рынке. Меня хотели захватить, чтоб получить за меня выкуп. Тогда платили $ 2-3 млн за журналистов. А я достал гранату и они сказали: «Ладно, иди своей дорогой».
Во время Великой Отечественной войны была другая ситуация. Когда отец начинал войну, у него был офицерский наган. Потом, когда интенсивность боёв увеличилась, у него уже был ППШ, когда он шёл в десант. Они считались интендантами. Военкоры были причислены к армиям и фронтам, носили форму, им выдавали оружие, но военными в полном смысле они не были.
Но там всё было просто: был враг и были мы. А как воевать без оружия? И там не было вопросов: комбатант или не комбатант.
А потом появились конвенции, что журналистам нельзя брать оружие в руки, особенно, если ты на территории другого государства и освещаешь войну другой страны. В этом случае близко к оружию нельзя подходить. Не дай Бог, если кто-то тебя сфотографирует, как ты прикоснулся к чьему-то автомату. А ещё хуже когда позируют, обвесившись оружием. Это очень важный момент военной журналистики. Единственное, что позволено, это каска, бронежилет и датчик на дроны.
«Я это видел»
— Как вы считаете, возможна ли объективность в военной журналистике?
— Я вам так скажу: российская журналистика — самая объективная в мире. Особенно, если сравнивать с американцами. Приведу пример. Во время работы в Ираке так вышло, что первую часть командировки, пока не вошли американцы, я провёл в Багдаде. А вторую часть этой кампании я работал уже при американском штабе, который располагался в Катаре. Я видел, как работали западные корреспонденты, что они говорили, как они это делали. Представьте, он ведёт материал, не говоря, что он находится за 480 км от зоны боевых действий. Поставили нам на этой базе Аль-Сайлия хаммер с пулемётом и на этом фоне выходили в прямой эфир.
Вообще, я считаю, что прямые эфиры на войне — это палка о двух концах. Во-первых, часто выходят, когда нечего сказать, а из редакции говорят, что хотят услышать от журналиста. Выходят в прямой эфир и как попугаи отрабатывают редакционный заказ.
Самое важное в журналистике — это переосмысление того, что ты сам увидел. Отец работал по принципу «Я это видел». Он писал только то, что видел своими глазами.
Даже в Великую Отечественную войну журналисты делились на две категории: одни работали на фронте, а другие делали свои записи в госпиталях, и на фронте почти не бывали. И когда они встречались после войны, то не всем протягивали руку. Так было и у нас в Чечне, когда часть журналистов переходила к боевикам и возвращалась. Мы с ними водку из одного стакана не пили.
Надо стремиться к объективности, не нарушая военных законов. Например, захват заложников в буденовской больнице. Один из телеканалов выходит в прямой эфир с репортажем: «В эти минуты группа «Альфа» пошла на штурм, выдвинулся БТР…» Это нельзя было давать. У Басаева в подвале больницы, где он нас принимал, стоял телевизор. Он всё это смотрел в прямом эфире. И это имело печальные последствия.
Нельзя давать такую информацию, которая может увеличить потери наших солдат. Военная журналистика требует умных журналистов. Это такое направление журналистики, которое важно понимать стратегически.
У журналистов должен быть высокий моральный ценз. Если ты услышал что-то в чужих разговорах, нельзя гнаться за сенсацией и раздувать из мухи слона.
— Чем вы занимаетесь после того, как закончили работу военкором?
— Я вёл семинары на журфаке, читал лекции об экстремальной журналистике, как вести себя на войне. Сейчас много молодёжи приходит в военную журналистику. Им это нужно. Мы попали в боевые действия и нас никто ничему не учил, мы на своих ошибках шли вперёд.
Пишу книги. Первая — военные рассказы — была о Чечне. В ней были описаны различные ситуации, в которые я попадал за 10 лет, которые я отработал на этом конфликте, три года из которых я прожил в Чечне.
Сейчас я заместитель главного редактор еженедельника «Литературная Россия». Продолжаю писать. Закончил книгу «Чёрное небо Багдада», о том, как Саддам Хусейн вывез к Башару Асаду в Сирию ценности Багдадского музея, чтобы они не достались американцам. Они передавались на условиях, что останутся там, пока в Ираке не будет стабильного национального правительства. Там много было интересного в архивах, чего не было в общих залах. Цивилизации 6500 лет.
Ко мне часто приезжают друзья-военкоры. Наш круг узкий. Мы все друг друга знаем. Сидим на даче, делаем шашлыки, рассказываем истории. Дружу с очень хорошими ребятами из «Вагнера», которые брали Бахмут, воевали в Африке.
В общем, держу руку на пульсе, слежу за тем, что происходит, иногда даю комментарии.
