Часто можно услышать, будто всякая революция происходит только от слабости и нерешительности власти, и что бунтует только голодная «чернь» ради хлеба. Французская революция 1830 года опровергает эти тезисы. У власти тогда находился готовый к бою монархист, а само восстание случилось из-за попытки отменить выборы и ввести цензуру прессы. О том, как мятежники разгромили правительственные войска за «три славных дня» и что в это время делали либеральные депутаты, — в материале «Газеты.Ru».
Реставрация у власти
После поражения Наполеона от рук антифранцузской коалиции в 1814 году к власти во Франции вернулась династия Бурбонов, свергнутая в ходе Французской революции двадцатью годами ранее. За время их отсутствия страна изменилась до неузнаваемости: крепостное право окончательно отменили, традиционное дворянство упразднили, подданные превратились в граждан, на смену феодальным «понятиям» о собственности пришел правовой Гражданский кодекс, а французы успели привыкнуть к наличию конституции, парламента и гарантий основных прав и свобод.
Новый король, Людовик XVIII, хоть и вошел в Париж при помощи русских и немецких войск, считался компромиссной фигурой. Он с пониманием относился ко многим идеям революции, а на конституцию (Хартию 1814 года) его вынудил согласиться император Александр I. Русский царь хорошо понимал народный дух французов, и что попытка восстановить дореволюционный Старый порядок приведет к мгновенному социальному взрыву, новой республике, новому наполеону и продолжению войн со всей Европой.
Людовик XVIII внес лишь косметические изменения в наполеоновскую систему и благополучно правил до самой смерти в 1824 году (если не считать перерыв на Сто дней Наполеона, когда император ненадолго вернулся в Париж и проиграл при Ватерлоо). Ему на смену пришел Карл X — враг демократии как идеи, откровенный реваншист, который мечтал вернуть Старый порядок и уничтожить саму память о революции. Всего через восемь месяцев после коронации Карл сделал два больших шага в сторону уничтожения революционного наследства. Во-первых, он ввел смертную казнь за осквернение таинства Евхаристии, в то время как конституционная хартия гарантировала свободу совести и равенство всех вероисповеданий (включая неверие в Бога). Во-вторых, издал распоряжение о частичной реституции собственности, конфискованной в ходе революции у ее врагов. Это не поддерживал никто, кроме самых ядерных монархистов, и народ перестал снимать перед королем шляпу на парадах и приветствовал того гробовым молчанием. Многие думали об альтернативе непопулярному монарху, и самым очевидным претендентом на трон был дворянин-либерал Луи-Филлип, герцог Орлеанский.
Недовольство проявлялось все более открыто, и через пару лет Карл решил распустить парижскую Национальную гвардию, — за неуважение к монарху. Этот добровольческий отряд был наследником революционного ополчения 1789 года и вряд ли тщательно следовал придворному этикету, но исполнял все приказы короля и считался мостом между властью и народом. «Я скорее бы отрубил себе голову, чем посоветовал бы такое решение: единственная дальнейшая мера, необходимая для того, чтобы вызвать революцию, — это введение цензуры», — написал, услышав эту новость, один из консервативных дворян. Он был прав.
Прыжок с Нотр-Дама вниз головой
В 1829 году Карл назначил главой правительства графа Полиньяка, — сын близкой подруги Марии Антуанетты, он в детстве поклялся отцу перед распятием уничтожить революцию. Это назначение вызвало бурю негодования среди депутатов, причем их смущали не столько сами реакционные идеи, сколько их характер. Новый глава правительства не пытался аргументировать, почему Старый порядок лучше нового, но из-за чувства ресентимента и желания отомстить фанатично ненавидел все, связанное с республикой и цареубийцами.
Весной 1830 года парламент вынес вотум недоверия Полиньяку и пяти ультрароялистским министрам, на что формально права не имел. Карл в ответ парламент распустил, но после новых выборов оппозиционных депутатов стало только больше. Поразмыслив над ситуацией, король произнес: «Первая уступка Людовика XVII стала знаком его скорого падения. Раскольники того времени, обращаясь к нему с «любовными» протестами, требовали лишь смещения министров, но когда тот сдался, все было потеряно». (Montbel, Souvenirs de comte de Montbel, Paris, 1913, p. 235)
Этот тезис, применительно к любой революции, популярен среди некоторых российских историков-любителей. Революции, считают они, происходят только из-за слабости и нерешительности власти, из-за предательства придворных и неготовности применить к восставшим силу. Карл X явно был бы их кандидатом, поскольку решил проверить эту концепцию экспериментально.
Столкнувшись с крепнущей оппозицией, король издал Июльские ордонансы от 26 числа. Согласно им, новый парламент также распускался, сокращалось число депутатов и они, по сути, лишались возможности править законы. На случай, если и это не поможет, новые избирательные правила оставляли за бортом торговцев и средний класс, позволяя голосовать лишь землевладельцам и аристократам. Чтобы гарантировать успех, вводилась цензура прессы, и все газеты отныне должны были получить от властей разрешение, которое можно отобрать в любой момент. Узнав об ордонансах, приближенные короля хвалили того за решительность, что он не побоялся показать бунтовщикам, кто здесь власть.
Но об опасности таких шагов загодя предупреждал даже такой консерватор, как Николай I, требуя соблюдать Хартию 1814 года. Когда же о новых законах узнала парижская общественность, ее реакцию было трудно передать словами. «Еще одно правительство в здравом уме и твердой памяти решило спрыгнуть с башни собора Парижской Богоматери. Пять человек [министров], отнюдь не лишенных здравого смысла, с беспримерным легкомыслием бросились в бездну, увлекая за собою своего повелителя, монархию, Францию и Европу», — вспоминал о тех днях роялист Рене Шатобриан.
День первый: стрелять только в ответ
Бои начались на следующий день, 27 июля. Они стартовали прямо в типографиях газет, которые проигнорировали правила цензуры и опубликовали призывы к массовому неповиновению. Полиция пришла конфисковать тираж и арестовать журналистов, однако типографские рабочие, не готовые лишиться заработка, встретили их кулаками и подручными предметами. По всему городу собирались толпы и, понимая, куда клонится ситуация, Карл назначает командующим войсками в Париже Мармона — командира с богатым боевым опытом, наполеоновского маршала-предателя на службе Бурбонов. Под его началом находятся 11 500 человек, из которых 5500 — королевская гвардия и швейцарские наемники. Маршалл устроил свой штаб в королевском дворце Тюильри (близ Лувра) и начал операцию по подавлению мятежа.
Солдаты стали вытеснять толпу с дворцовой площади Пале-Рояль и соседних улиц, в город отправились усиленные патрули, — особенно в защите нуждались оружейные магазины. Эти меры не могли восстановить порядок. «Около пяти часов на улице Сен-Оноре была построена первая баррикада из трех больших повозок. Прикрываясь этим валом, парижане атаковали камнями отряд жандармерии, размещенный на площади Пале-Рояль, камни летели и со стороны улицы Лисе. Прозвучало несколько выстрелов, послышался крик «Да здравствует герцог Орлеанский!». Взвод конных пикенеров был отправлен галопом по улицам Рохана и Ришелье из-за баррикады, разгоняя толпу без применения оружия», — вспоминал о том вечере один из участников событий.
Войска старались оперативно разбирать баррикады по мере их возникновения без применения оружия. Постепенно Мармон расширял зону контроля на новые площади и перекрестки, приказав войскам использовать только штыки, а стрелять лишь в ответ или по окнам, откуда летят камни. Интересно, что на этой стадии бунтовщиками никто не командовал. Депутаты-либералы устроили неофициальное собрание дома у одного из коллег, обсудили, не стоит ли принять какую-нибудь декларацию или подать ноту протеста, но так и разошлись ни с чем, не выработав консенсус.
С каждым часом обстановка становилась все хуже. Откуда-то в толпе появилось оружие, — скорее всего, из разграбленных магазинов, охотничье и хранящееся на дому у бывших национальных гвардейцев. По площади Бурс, в трехстах метрах от мест боев, бунтовщики начали напоказ носить тело убитого в столкновениях соратника, чтобы сподвигнуть парижан отомстить. В результате на площади атакуют пост жандармов, но им на помощь оперативно приходит гвардия и штыками разгоняет мятежников.
К одиннадцати часам волнения стихают. Мармон отправляет солдат в казармы для отдыха, а в окружении короля царит оптимизм, — думали, что будет намного хуже.
День второй: не бунт, а революция
«Хуже» началось на следующее утро. С рассветом по Парижу начали ходить толпы студентов, рабочих и бывших бойцов национальной гвардии с криками «Да здравствует Хартия!» Долой министров! Долой Бурбонов!». Теперь уже восставшие берут под контроль улицу за улицей и преграждают их баррикадами, и на этот раз они готовы к обороне. У них все еще не было единого лидера. Историки считают, что типичная группа мятежников состояла из нескольких политических активистов, студентов, которые руководили отрядом сезонных рабочих. В первых рядах находятся многие известные предприниматели, финансисты, ученые, писатели, словом — третье сословие, чей удел при Старом порядке — молчать, слушать и платить.
С утра мятежники взяли под контроль городскую ратушу и башни Нотр-Дама, водрузив на них трехцветный флаг — символ революции, республики и Наполеона. Белые королевские штандарты всюду жгут, срывают и сбрасывают в грязь. Мармон докладывает королю, что положение критическое: он попробует взять ситуацию под контроль теми же методами, что и вчера, но стоит задуматься об уступках. Карл, однако, не пожелал это даже обсуждать, а вместо этого объявил город на осадном положении и разослал по всей стране курьеров с приказом: всем силам королевской гвардии срочно выдвигаться в Париж, вместе с ними должны идти и многие полки линейной пехоты.
Мармон решает наступать на ратушу тремя колоннами с разных сторон. На всех трех маршрутах солдаты сталкиваются с одним и тем же: путь преграждает баррикада, баррикаду защищают люди, людей на баррикаде прикрывают сидящие у окон и на крышах стрелки. Кому не хватило оружия — тот кидает в солдат камни и черепицу. Такой бой — классическая свалка, который невозможно выиграть быстро и без потерь. Две колонны увязли в боях, попали под плотный огонь, понесли большие потери и, после незначительного продвижения, отступили обратно к Тюйлери. Третья, шедшая под набережной, достигла ратуши и закрепилась на площади перед ней.
В этот момент восстание переходит на новый уровень: мятежники, в ряды которых влились многие бывшие солдаты Наполеона, смогли организоваться и больше не отсиживаются на баррикадах, а начали контратаку на площадь через Аркольский мост. Укрываясь за парапетом набережной, они обстреливали войска у ратуши до тех пор, пока они, не дождавшись подкреплений, не отступили к штабу. Теперь Мармон понимает, что сил для подавления восстания не хватит, и до прибытия в столицу дополнительных войск необходимо встать в глухую оборону у королевского дворца. У солдат закончилась провизия и патроны, несколько десятков человек покинули строй и перешли на сторону революции.
Пока по всему Парижу шли батальные сцены, депутаты либеральных взглядов собирались поговорить и искали консенсус, с какой петицией выступить и как убедить короля отменить плохие законы. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы к вечеру к восстанию не примкнули банкир Жак Лаффит и политик Лафайет, — герой Войны за независимость США и первой Французской революции. Лафайет объявил себя лидером и направил к Мармону делегацию с предложением прекратить огонь в обмен на отмену ордонансов и отставку правительства. В ответ Мармон, по указанию Карла, предложил восставшим сдаться.
День третий, дворец взят штурмом
Утром 29 июля восставшие сформировали штурмовой отряд, состоявший, в основном, из студентов. Они захватили казармы швейцарцев и начали атаку на дворец Тюйлери через мост де Каррузель. Мармон разрывается между командованием обороной и попытками убедить короля уступить, и в какой-то момент ошибается. Два линейных полка на Вандомской площади (на другом конце района обороны) дезертировали и начали брататься с мятежниками. Чтобы заткнуть брешь, маршал бросает туда части из Лувра, но по недоразумению вместе с ними уходит не только резерв, но и бойцы с передовой. Повстанцы захватывают одно из крыльев дворца и начинают огонь по правительственным силам во внутреннем дворе. Оборона прорвана, и из Тюйлери начинается паническое бегство.
К вечеру Мармону удалось закрепиться в районе современной площади де Голля, король начал торг, кого можно отправить в отставку, а либеральные депутаты все еще искали консенсус. Все это не имело никакого значения. Утром на четвертый день революции по всему Парижу висели плакаты с решением Лаффита, Лафайета и других лидеров восстания:
«Карл X больше не может вернуться в Париж: он пролил кровь народа.
Республика подвергнет нас ужасному разделению; она поссорит нас с Европой.
Герцог Орлеанский — принц, преданный делу Революции.
Герцог Орлеанский никогда не воевал против нас.
Герцог Орлеанский вновь зажег Триколор.
Эти цвета может носить только герцог Орлеанский, и никого другого мы не хотим».
Так оно и стало. Луи-Филипп I стал новым королем и принял правила игры конституционной монархии, за что был прозван «король-гражданин». 27-29 июля 1830 года с тех пор во Франции именуют исключительно как «Три славных дня». Именно вдохновившись этим восстанием, Делакруа написал картину «Свобода, ведущая народ». Она отражает тот факт, что у восставших не было ни организации, ни лидеров, — лишь идея о свободе и отторжение диктатуры. И готовность действовать, не боясь ни полицейского с дубинкой, ни по-настоящему страшных вещей, вроде городских боев.
Что думаешь? Комментарии
